Борис сразу понял, что клиент готов. Стрелок — невысокий мужчина средних лет с заблеванным подбородком — корчился в спазмах на полу прихожей и о сопротивлении больше не помышлял. Ружье — вертикальная двустволка — валялось рядом.
Мимо проскользнул Ухо. Тратить шприц-ампулу на хуторянина сержант не стал. Просто нацепил на запястья и лодыжки сотрясающегося в кашле человека наручники со своей меткой.
Они теперь не хуже шприца укажут, кому принадлежит этот трес-балл.
— Берест, проверь комнаты, — приказал Ухо. — Шурш, зайди с другой стороны и проследи за окнами.
Из этого дома сержант не хотел выпускать никого.
Борис вслед за расползающимся туманом обошел помещения.
В доме никого не было.
— Ладно, Берест, зови Шурша, — приказал Ухо, когда Борис вышел из дома. — Пусть возвращается. Идем дальше.
Газовое облако к тому времени уже накрыло почти весь дворик и дотянулось до неприметной пристройки, стоявшей в сторонке. Это был небольшой дощатый сарайчик, на который хэдхантеры поначалу не обратили внимания. А чего обращать-то? Стены — тонкие и дырявые. Дверь — без замка, болтается на ржавых петлях.
Но теперь.
Теперь Борис внимание обратил. Ему показалось, будто из пристройки доносится странный, похожий на хрипение звук. Потом кто-то не удержался — сдавленно кашлянул. Раз, другой…
Борис бросился к сараю.
Хрясь — ногой в хлипкую дверь.
Дверь едва не слетела с петель. Распахнулась. Стукнулась о стену. Борис вскинул автомат.
И опустил.
Вот ведь гадство какое!
Откинутая крышка небольшого погребка. Лестница, уходящая вниз…
А возле лестницы в угол забился пацаненок лет десяти. Одной рукой размазывает по лицу сопли и слезы. Другой зажимает рот, стараясь сдержать кашель.
Но струйки газа уже проникли сквозь щели в дощатой стене. И желтоватая дымка валит из-за спины Бориса в распахнутую дверь.
Здесь концентрация слезоточивой отравы еще не столь велика, как у входа в дом, но задавить кашель все равно уже нет никакой возможности.
Ребенок часто-часто моргает красными слезящимися глазами, скулит и, пуская пузыри соплей, старается отползти подальше от застывшей в дверном проеме пятнистой фигуры.
Только вот дальше ползти некуда. Дальше — стена.
Потом сдерживаемый длительное время кашель наконец прорвался. Хриплый, страшный, громкий.
Ну что ж, теперь понятно, почему дверь в доме была открыта нараспашку. Понятно, почему их так старательно заманивали туда, отвлекая внимание от сарая. Судя по всему, ребенка спрятали в погребке. Однако хэдхантерская слезоточка тяжелее воздуха. Этот газ предназначен как раз для того, чтобы выкуривать людей из таких вот тайных нор.
Наверное, когда растекающееся по двору газовое облако добралось до сарая и первые струйки начали проникать в погреб, мальчишка смекнул, что в подполье ему уже не спастись. Струсил. Полез наружу. Надышался, конечно…
Пару секунд Борис стоял над захлебывающимся в кашле ребенком и не мог нажать на спусковой крючок ампуломета. Стрелять по детям он еще не привык.
Это сделали за него.
Над ухом прозвучал сухой хлопок подствольника.
Борис от неожиданности вздрогнул.
Пацан дернулся на полу. Дернулся, скрючился… Болевой шок. Паралич. Мальчишка даже кашлять перестал.
Борис обернулся. Шурш! Прибежал на кашель. Шустрый какой, мать его!
Борис выматерился сквозь зубы.
— А не надо было тормозить, Берест! — Хэд гулко хохотнул в противогазной маске. — Все, ушел твой балл. В следующий раз расторопнее будешь.
Шурш истолковал его злость по-своему. Решил, что Борис убивается из-за того, что не успел пометить добычу своим шприцем.
Борис не сдержался — добавил от души еще пару ласковых.
— Ты че, пацана пожалел, что ли? — догадался наконец Шурш. Удивился. Похоже — искренне, — Ну и дурак! Не ты подстрелишь — так кто-нибудь другой…
— Тебя сержант зовет, — угрюмо бросил Борис. — Дальше идти надо.
В этом хуторе тресов не было. Ни одного. По крайней мере, легальных, помеченных тату-клеймом с ИИН, найти не удалось. Впрочем, теперь в разоренном селении не осталось и свободных граждан.
Захудалый, умирающий хуторок был невелик и немноголюден, однако добычи для небольшой хэдхантерской группы в нем набралось достаточно. Более полутора сотни голов за один раз — совсем неплохо.
Да уж, голов…
Вечерело.
Трес-транспорты подогнали к внутренней ограде. Чуть в стороне на небольшой, перепаханной колесами делянке расположилась прочая техника.
Добычу грузили долго.
От диких, настрелянных ранее, хуторян отгородили решетками.
— А то ведь в дороге могут и поубивать друг друга по старой памяти, — пояснил Борису Ухо. — Не до всех сразу доходит, что они теперь в одной лодке…
«В одной тресовозке», — мысленно поправил сержанта Борис.
Однако в трес-транспорты попали не все. Тех хуторян, кто сопротивлялся особенно яростно и причинил охотникам наибольшие хлопоты, Стольник распорядился отделить от прочих пленников и пока не заносить в тресовозки. Скрюченные в параличе, скованные прочными пластиковыми браслетами по рукам и норам, они валялись на земле под охраной старичков-хэдхантеров.
Присматривать за этой группкой было нетрудно: людей в ней оказалось десятка полтора, не больше. Что, впрочем, и неудивительно. Хэды перебили почти всех жителей хутора, которые оказывали серьезное сопротивление.
Брошенные на землю пленники уже начинали приходить в себя. Шевелились, извивались, как черви, стонали и цедили сквозь зубы ругательства. Охранники глумливо ухмылялись. Ждали. Чего-то.