— Доставили в лучшем виде, — ответил Стольник.
Как-то уж слишком поспешно и подобострастно.
— Сколько заказывал? — прищурился апельсиновый.
— Даже немного больше.
— Хорошо, — последнее слово апельсиновый выцедил с таким видом, будто все было плохо. Отвратительно. Омерзительно.
Борис поморщился. До чего все же мерзкий тип!
Апельсиновый поджал губы и, потомив немного Стольника, кивнул наконец:
— Ну, выводите, что ли. Посмотрим…
Стольник махнул рукой Уху.
Сержант засуетился.
— Выгружай тресов! Сразу — браслеты на клешни, ошейники — на шеи, цепи — на ошейники. Старички выводят, салаги принимают! Строить перед тресовозками!
Вскоре все буйные со скованными за спиной руками и в ошейниках, нанизанных на цепи, стояли перед машинами. За спинами пленников застыли новички-хэдхантеры, принявшие живой товар и выстроившие его перед покупателем.
Буйные — опасный народец, даже в оковах. За такими особый присмотр нужен. Всегда.
Тресы, впрочем, пока не рыпались, только хмуро озирались вокруг. Вид запертых ворот и многочисленной охраны действовал на них угнетающе и не способствовал возникновению мыслей о сопротивлении или побеге.
Борис удерживал за предплечье чернявую и, сказать по правде, был рад тому, что находится сейчас позади нее. Так можно не смотреть в глаза девчонке. Дикая понуро опустила голову. Грязные (давно уже не было помывок) волосы закрывали пленнице лицо.
Апельсиновый в сопровождении Стольника и телохранителей с шокерами наготове неспешно, с вальяжной ленцой, двигался вдоль шеренги тресов. Глаза на опухшем лице хозяина колизея казались водянистыми. Взгляд — отсутствующе-неуловимый. Непонятно было даже, куда он смотрит: на своих будущих гладиаторов, на хэдхантеров, стоявших позади, на машины за спинами охотников или куда-то еще дальше, сквозь машины и стены ангара.
Хозяин колизея вдруг остановился перед чернявой. Не просто остановился — застыл как вкопанный. Кончиком пальца отвел упавшие на лицо девушки волосы, внимательно вглядываясь. Узнавая.
Отступил на шаг.
Подошел снова.
Водянистые глаза ожили. На широком скучливом лице отразилось нечто похожее на страх. Потом — изумление.
— Ты?!
И — упрямое молчание в ответ.
— Живая?!
«Он что, всех своих гладиаторов помнит в лицо?» — подумал Борис. Видимо, так и было. Если не всех, то некоторых — наверняка. Чернявую вот запомнил.
Удивление апельсинового росло. Пленница не отвечала.
Молчание длилось несколько секунд. Апельсиновый ошеломленно разглядывал девушку. Потом, убедившись, что не ошибся, изобразил глумливую улыбочку.
— Ну, здравствуй, что ли. С возвращеньицем.
Дикая отвернулась.
Знакомы — теперь в этом нет никаких сомнений. Да, похоже, чернявую здесь знают и помнят.
— Где ее взяли? — Этот вопрос апельсинового был обращен уже к Стольнику.
— В буферке, — незамедлительно ответил взводный. — За приграничными хуторами.
— Далеко забралась.
— Она была с дикими, — вновь заговорил Стольник. Негромко и осторожно. — ИИН у нее нет. Срезала, зараза…
— Понятно, — с усмешкой перебил его колизейский. — Заплачу, заплачу, не волнуйся. По полной ставке заплачу, как за новенькую, еще и накину.
Не отводя глаз от пленницы, он задумчиво причмокнул губами. Заговорил, словно бы сам с собой:
— Надо же, а ведь совсем не изменилась, сучка. Все такая же… Молодая, здоровая самка. Красавица. На арену выпускать жалко.
«Так не выпускай, — подумал Борис. — Или за смерть красавиц гладиаторш больше платят?»
Холеные толстые пальцы коснулись лица чернявой, чуть приподняли подбородок. Борис почувствовал, как пленница напряглась. Сам напрягся тоже. Но нет: дикарка смолчала. Стерпела.
— Мордашку вот только отмыть надо, — продолжал покупатель. — И на шею — грима побольше.
«Чтобы шрам от ожога прикрыть», — догадался Борис.
— И на руки тоже не помешает…
Чернявая, вопреки ожиданиям, не буйствовала. То ли смирилась со своей участью, то ли задумала что-то… Пожалуй, второе — вероятнее всего. Борис решил не расслабляться.
— Ну а в остальном…
Рука апельсинового скользнула вниз. Из-за скованных за спиной запястий грудь девушки сейчас выпирала особенно сильно. Апельсиновый бесцеремонно ощупал упругие формы. Огладил линию бедра…
Звякнула цепь. Блеснул ошейник.
Чернявая попыталась вырваться из рук Бориса. Дернулась к апельсиновому, целя лбом в мясистый нос. Апельсиновый отпрянул с неожиданной для его комплекции прытью. К дикой бросился охранник в черной форме. В воздухе мелькнула дубинка.
Однако Борис, ожидавший чего-то подобного, успел среагировать раньше. Перехватив девчонку двумя руками, он швырнул ее на землю прежде, чем та напоролась на шокер.
Цепь, сковывавшая пленников, натянулась. Двое диких, стоявших рядом, пригнулись под тяжестью упавшего тела. Охранник апельсинового опустил свою булаву.
Это было единственное, что Борис мог сейчас сделать для чернявой.
— Вставай и не дури больше, — шепнул он, вздергивая ее на ноги.
Борис снова вцепился в предплечье девушки левой рукой. Пальцы правой просунул под ошейник. Так сдерживают псов, рвущихся с поводка.
Чернявую передернуло от боли. Кажется, он случайно оцарапал шрам на шее. Ничего, потерпит. Все лучше, чем лишний раз попадать под шокер.
— И злость в ней прежняя, — глумливо улыбнулся апельсиновый, — Что тоже хорошо. Юная нимфа с характером мегеры — это по-своему пикантно. Таких всегда весело убивать на арене. И не только убивать.
А публика любит, когда не только убивают. Это многих заводит.