— К сожалению?!
— К сожалению для нас. А поскольку ты теперь один из нас, то и для тебя тоже. У вас в хуторе охрана — на высоте. У вас слишком много стволов и много людей. Пока…
Ах, пока?! Значит — пока?! Вот как значит?!
— Наша группа не настолько сильна, чтобы связываться с вашим хутором сейчас.
Сейчас — нет, а потом? Борис сверлил взглядом безмятежное лицо сержанта.
— Зато с этой деревенькой мы можем справиться уже сейчас.
— Но ведь… — Борис сглотнул. Он все еще не мог поверить в услышанное, — Ведь там нет диких, Ухо!
— Как посмотреть, — пожал плечами сержант, — По большому счету эти хуторяне уже живут как дикие.
— То есть? В смысле?
Ухо устало вздохнул:
— Вообще-то сейчас не самое подходящее время для ликбеза, ну да ладно… Ты, я вижу, парень сметливый, только попорченный малость провинциальными нравами.
Сомнительный комплимент. Борис смолчал. Проглотил…
— Ну, посуди сам, Берест, разве может эта дыра на отшибе производить какую-нибудь конкурентоспособную продукцию? — Сержант кивнул на хутор, — Тресов — готов биться об заклад — здесь раз-два и обчелся. Если они вообще есть. А себестоимость любого товара, который произведен не трудом тресов, возрастает на порядок. Отсутствие дешевой рабсилы ведет к неоправданному удорожанию продукта.
Все верно. Сержант озвучивал прописные истины. Конечно, тресы не такая уж дешевая рабсила, может возразить кто-то. Но это только на первый взгляд. Как бы дорого ни стоил раб, его бесплатный многолетний труд быстро и с лихвой окупит любые затраты. Пока, во всяком случае, окупает, даже несмотря на баснословные цены трес-рынка.
— То, что эти пейзане еще выращивают здесь, в лучшем случае идет на собственный прокорм, — продолжал Ухо. — В худшем — на подкормку диких. Конкурентоспособного хутора, способного удержаться в действующей торговой цепочке, больше нет. Есть банальное натуральное хозяйство… А если хуторяне и умудряются что-то продавать, в чем я лично сомневаюсь, то торговля у них копеечная. Так какой смысл в этом хуторке? Какая от него польза?
Борис промолчал. Ухо сам ответил на свой вопрос:
— Польза может быть только одна — новые тресы. Если мы не возьмем их, это сделают наши конкуренты. Или хуторян попросту перережут дикие.
— В хуторе — свободные граждане! Такие, как мы!
— Вот заладил! — досадливо поморщился Ухо. — Да кто на это посмотрит во время торгов? И кто поверит тресам? Мало ли что они наплетут! Ну а даже если и поверят, кому какое дело? Слово треса — ничто против слова свободного гражданина.
— Даже если трес совсем недавно тоже был свободен?
— Да, даже если так. Товар есть товар. А откуда и какими способами он добыт — дело десятое, никого, в общем-то, не интересующее. Деньги уплачены, маржа получена, сделка зафиксирована. Все довольны.
«Все, кроме хуторян, обращенных в рабство», — уточнил про себя Борис.
— Нападения на обреченные хутора практикуются уже давно, — продолжал сержант. — И не думай, что только нашей группой. Власти в последнее время предпочитают закрывать глаза на подобные вещи. Власти понимают, что мы — санитары приграничья. Катализаторы естественного отбора.
— Естественного?
— Сильный, богатый, а значит, полезный для страны хутор нам не по зубам — он легко от нас отобьется. А вот селение, уже дышащее на ладан, становится источником рабсилы. Разве это не правильно? Разве не разумно?
Разумно. Вполне. Но отчего-то такой отбор все же казался Борису противоестественным.
— Конечно, эта часть хэдхантерской деятельности не афишируется.
— Потому что не является законной?
Ухо широко улыбнулся:
— Если тебя беспокоит исключительно юридический аспект, то тут все гладко. Даю слово: никто тебя за соучастие в нападении на хутор не осудит.
— В самом деле? — поднял брови Борис. Он подумал о том, сколько может стоить слово беспринципного охотника за головами. И стоит ли оно вообще хоть сколько-нибудь? — Есть такой закон, который позволяет хэдхантерам штурмовать хутора свободных граждан?
— Такого закона нет, — спокойно ответил Ухо, — Но есть закон, который запрещает причинять вред хэдхантерам. А как, по-твоему, пойдут хуторяне в наши тресовозки, добровольно или будут сопротивляться?
Дурацкий вопрос.
— Я бы сопротивлялся, — ответил Борис.
— Я бы тоже, — кивнул Ухо, — И они станут. А ведь это не дикие. Даже в нищем хуторе стволов и патронов побольше, чем у кочующего за буферкой клана. И что это значит?
— Что? — Борис пока не понимал, к чему клонит сержант.
— То, что у нас наверняка будут пострадавшие. Раненые и, возможно, очень возможно, — убитые. А это, как должно быть тебе известно, особо тяжкое…
Это Борису известно было.
— Следовательно, хуторяне автоматически попадают в разряд преступников, которым прямая дорога в тресы. Так что формально ничего противозаконного мы не совершим.
— Демагогия! — пожал плечами Борис, — Любому ясно, что сопротивление хуторян — это самооборона по необходимости.
Улыбка Уха стала еще шире.
— Видишь ли, Берест, закон о хэдхантерской деятельности очень удобен. В нем не предусмотрено такого понятия, как самооборона против охотников.
Борис тряхнул головой.
— Это бред. Беспредел какой-то…
— Это — спасение экономики от нового коллапса, — возразил сержант, — Трудовые ресурсы — ее основа, их где-то надо брать. А жители загибающихся хуторов ничем не хуже и не лучше диких. И в качестве тресов они более полезны, чем в качестве свободных граждан.
Помолчав немного, Ухо добавил:
— Мы всего лишь помогаем стране. Ну и себе заодно.