Охотники на людей - Страница 11

Тресовозки, предназначенные для транспортировки живого товара, были пока пустыми и гулко погромыхивали во время движения. Утробно рычали мощные двигатели, шуршали о грунт широкие, прикрытые защитными панелями колеса. Вся хэдхантерская техника обладала хорошей проходимостью и была способна с одинаковым успехом передвигаться и по ровному шоссе, и по старым разбитым дорогам, и по пересеченной местности.

Борис и еще пара новобранцев — Щерба и Крыс — сидели на броне замыкающего БТР, командиром которого являлся безухий сержант. Остальных хуторян раскидали по другим броневикам.

Машина была широкая и сплюснутая, с невысокими, усеянными скобами и вырезами для стволов бортами, надстроенными над крышей и люками. Свежий ветер продувал весь открытый верхний ярус, и Борис был этому только рад. Он любил, когда вот так — ветер в лицо.

За новобранцами присматривал один из старичков — долговязый детина по кличке Гвоздь. Тот самый, что вызывал кандидатов на собеседование в хуторской конторе. На новичков Гвоздь смотрел свысока.

— За броню держитесь крепче, салаги! — с глумливой улыбкой проорал им хэдхантер. — А то потеряетесь по дороге!

Охотник рассмеялся. Однако никто его веселья не поддержал.

— Слушайтесь дядю Гвоздя и не пропадете!

Гвоздь этот Борису не понравился сразу. Впрочем, хэд-старичок сильно не нарывался, и Борис старался не обращать внимания на неприятного сослуживца.

Проблем с дедовщиной в хэдхантерской группе быть не могло в принципе. Во-первых, в рейде ценится не стаж службы, а результаты, определяемые трес-баллами, набранными как каждым охотником в отдельности, так и группой в целом, а во-вторых…

Перед отъездом из хутора Борис успел выяснить, что из таких же, как он, новичков состоит значительная часть отряда. Хэдхантеры поступили хитро. Вместо того чтобы полностью укомплектовать группу перед рейдом, они вербовали людей по пути. Причем большей частью в дальних хуторах. Расчет прост: чем отдаленнее хутор, тем меньшую зарплату можно предлагать потенциальному кандидату и с тем большим рвением он будет ее отрабатывать. В приграничье народ непривередливый. Там много не запросят.

Хуторской центр, обнесенный внутренней линией укреплений, остался позади. Закончились небольшие, разбитые на квадратные делянки и оттого похожие на сюрреалистическую шахматную доску поля кукурузы, подсолнечника, пшеницы и картофеля, огородики, садики, лужки. Кое-где виднелись остовы старой ржавой техники — жалкие остатки былого парка сельхозмашин.

Под присмотром охранников в полях копошились немногочисленные тресы. По соседству работали вольнонаемные хуторяне, не утратившие еще статуса свободного гражданина. Увы, машин и людей на полях было слишком мало.

Да, пока хутор держался. Но так цепляется за жизнь смертельно больной человек, у которого впереди еще много мучительных дней, но все же они сочтены.

За возделанными полями лежали необъятные, давно заброшенные и заросшие сорняком хуторские земли. Обрабатывать и защищать их не было уже ни сил, ни средств, ни возможности. Тягостное, гнетущее зрелище… Именно здесь теперь проходила внешняя линия обороны, которую совсем недавно патрулировал Борис.

Ржавая колючка на подгнивших столбах. Покосившиеся бетонные блоки. Ненадежные минные заграждения. Выработавшие свой ресурс камеры и детекторы движения, половина из которых не работала вовсе, а половина — барахлила и глючила через раз…

А ведь все это необходимо было поддерживать хоть в каком-то порядке. Дикие словно чувствовали слабость приграничного селения и стервятниками кружили за внешним ограждением. Иногда набегали целыми бандами на поля. Порой, случалось, нападали на охрану, пытаясь отбить оружие. Диких приходилось отгонять, растрачивая дорогие боеприпасы. Расходы не окупались: захватить живым хотя бы одного дармового треса не удавалось пока ни разу.

Единственным способом повысить эффективность обороны было сужение оборонительной линии. Хуторские границы сжимались все сильнее. По ту сторону ограждения оставалось все больше и больше земли. Петля внешних укреплений затягивалась, как тугой аркан.

Рано или поздно внешняя заградительная линия подступит к хуторскому центру вплотную, и тогда… О том, что будет с хутором тогда, думать не хотелось.

Борис прислушался к своим ощущениям: жаль ли ему уезжать отсюда? Ну хоть немного жаль? Малая родина как-никак, мать ее?

Нет! Никакой щемящей тоски. Ни малейшего сожаления. Ни намека на пробуждающуюся ностальгию.

А может, должно быть стыдно удирать, подобно крысе с тонущего судна, оставляя односельчан, обреченных на агонию в несколько тяжелых лет?

Ничего подобного! Стыдиться ему было нечего. В конце концов, его присутствие на хуторе ничего не решало. Как и его отсутствие.

И сейчас была только радость. Только надежда. Только счастье: вы-рвал-ся!

Хотелось одного: поскорее убраться отсюда и забыть. Хотелось с головой окунуться в новую жизнь, которая сулила такое, о чем даже не мечталось в жизни прошлой.

У обочины перед открытыми воротами внешних заграждений их уже ждал вооруженный патруль. Хуторские пограничники. Два человека, собака. Пес заливался лаем. Люди молча, исподлобья смотрели вслед удаляющейся хэдхантерской колонне. Такими взглядами, наверное, провожает уходящие войска группа прикрытия, которой отступить уже не суждено. Так смотрят смертники, чья смерть неизбежна, но непозволительно долго растянута во времени.

Люди у обочины оставались и не были этому рады.

Борис отвел глаза. Он уезжал.